Академик А. Л. Минц и РТИ в 60-е годы

Д. Б. Зимин

Я пришел в Радиотехнический институт (РТИ) в конце 1963 г. Принимал меня на должность и. о. старшего научного сотрудника сам Александр Львович Минц. До этого, после окончания радиофакультета МАИ в 1957 г., я работал инженером проблемной лаборатории при кафедре М. С. Неймана в МАИ, где весной 1963 г. защитил кандидатскую диссертацию. На той же кафедре работала преподавателем Нина Васильевна Трунова, которая познакомила меня со своим мужем, как она сказала, "большим начальником в институте Минца" – начальником тематического отдела РТИ Виктором Сауловичем Кельзоном. Он сообщил, что моя специализация – сканирующие антенны – "со страшной силой востребована в РТИ", и Александр Львович, разумеется (!), сразу же предложит мне должность старшего научного сотрудника.

И вот B. C. Кельзон проводит меня "по списку", т. е. без пропуска, через главный вход РТИ, что "под козырьком", на третий этаж, который в РТИ называется вторым, в приемную директора. Практически точно в назначенное время нас приглашают в кабинет А. Л. Минца. Так началась моя 30-летняя работа в РТИ, продлившаяся до начала 90-х годов – времени создания "ВымпелКома", здесь же, в РТИ. Да и последующие 10 лет, до своей отставки с поста президента "ВымпелКома" и ухода из бизнеса я провел в этих стенах.

Прежде чем поделиться с читателями воспоминаниями о А. Л. Минце, высказать суждения о нем и нашем (его) институте, скажу несколько слов о своих первых карьерных ступеньках и "колокольнях", с которых я мог в те далекие годы обозревать происходящее.

Я начал свою работу в РТИ, как я уже говорил, в тематическом отделе B. C. Кельзона, формально в лаборатории Лени Зорина, а фактически – в небольшой группе ведущих инженеров, образующих аппарат главного конструктора РЛС 5Н12Г (Дон-Г), и начальника одной из лабораторий того же отдела – Романа Авраменко. В дальнейшем эта дециметровая РЛС получила сантиметровую приставку, которая со временем превратилась в РЛС Дон-2Н – информационное ядро системы ПРО Москвы (системы А-135).

В этой группе я был ведущим инженером по антенным системам РЛС. В мои обязанности входило взаимодействие от лица главного конструктора с отделом-разработчиком антенн. Технические решения, предлагаемые разработчиками, нам представлялись далеко не лучшими, но убедить в этом разработчиков не удалось. Довольно быстро взаимодействие свелось к азартной конкуренции – внутри тематического отдела мы сами занялись энергичной разработкой конкурентного варианта, который в конечном счете и был принят. Кое-какие заметки об этих разработках и их авторах приведены в моей статье в сборнике Н. Г. Завалия [1].

Решение о выборе варианта с подачи Р. Авраменко принимал сам А. Л. Минц, который вообще активно интересовался ходом работ по этой РЛС. У меня даже создавалось впечатление, что к антенным разработкам он проявлял повышенный интерес. В частности, по команде А. Л. Минца нам была открыта "зеленая улица" в опытном производстве РТИ по изготовлению макетных образцов основных элементов предложенной антенной системы. Между прочим, в те времена слухи о повышенном интересе Александра Львовича к каким-либо работам, выходящем за пределы обычного для него обхода лабораторий, сразу же распространялись в институте, что благотворно сказывалось на взаимодействии со вспомогательными службами: опытным производством, отделом снабжения, метрологическим отделом, который управлял парком измерительных приборов.

Заниматься экспериментами в тематическом отделе, где самыми сложными приборами были телефонные аппараты и логарифмические линейки, было несколько экзотично. Вскоре я был вызван в кабинет Александра Львовича, и он предложил мне организовать и возглавить лабораторию в антенном отделе, которым в те времена командовала весьма яркая женщина – Наталья Георгиевна Орлова.

У меня были две возможности увидеть Александра Львовича и в неформальной обстановке. Во-первых, я получил из рук Н. Г. Орловой лестное для меня, новичка РТИ, приглашение на закрытое заседание НТС "О работе научных отделов"", а фактически – капустник по случаю 70-летия А. Л. Минца (17 января 1965 г.). Ничего похожего по концентрации остроумия и симпатий к юбиляру мне не приходилось видеть и слышать ни до, ни после. Во-вторых, я сам имел честь в том же 1965 г. пригласить Александра Львовича на банкет по случаю присуждения премии им. А. С. Попова АН СССР коллективу авторов изданной в 1964 г. в МАИ книги "Сканирующие антенные системы СВЧ". В этом сборнике статей были напечатаны работы аспирантов двух профессоров, крупных специалистов в антенной технике – Л. Н. Дерюгина и Л. Д. Бахраха. К моменту получения премии один из авторов – я – работал в институте А. Л. Минца, а еще один, Миша Кузнецов, у Г. В. Кисунько. Видимо, никто из авторов, включая всезнающего Л. Д. Бахраха, не знали о сложных взаимоотношениях А. Л. Минца и Г. В. Кисунько и пригласили их обоих. Встретить друг друга на этом банкете для них оказалось, похоже, неожиданностью. Впрочем, все обошлось, и было очень мило. Банкет проходил в зале "Балатон" ресторана "Будапешт". Л. Д. Бахрах исполнил на рояле "Мурку", что было по тем временам некоторым вольнодумством. Между прочим, Л. Д. Бахрах вскоре стал неформальным главой школы советских антенщиков и был избран членом-корреспондентом АН СССР. Решающая роль в этом избрании принадлежала А. Л. Минцу.

На банкете тепло встретились два старых, давно не встречавшихся знакомых – А. Л. Минц и зав. кафедрой радиопередающих и антенно-фидерных устройств МАИ (на которой я работал до РТИ) М. С. Нейман. Я стал свидетелем интересного разговора между этими почтенными деятелями науки (получив приглашение "посидеть с двумя стариками"). Впрочем, обо мне они быстро забыли. М. С. Нейман говорил, что ему наибольшее удовлетворение доставляет созерцательность. А. Л. Минц же сказал, что ему нравится не столько созерцательность, сколько созидательность. Комментариев, я думаю, не требуется.

Для меня и, видимо, не только для меня, любой разговор с Александром Львовичем был праздником. Я сейчас даже не берусь объяснить причины такого явления; наверное – это обаяние личности. Роль А. Л. Минца в институте и его проектах я бы охарактеризовал как роль вождя, полководца. Это нечто иное, чем роль научного руководителя, генератора идей, главного конструктора. Ни одна из этих дефиниций к А. Л. Минцу не подходила или, по крайней мере, ими нельзя было ограничиться. Сейчас, после многих публикаций о других творцах советской науки и техники я вижу кое-какие общие черты в стиле работы А. Л. Минца, С. П. Королева, И. В. Курчатова.

Институт начинал работать в 8.15. В 8.00-8.05 "ЗИМ" А. Л. Минца был уже под козырьком главного входа, и директор, здороваясь на ходу, шел в свой кабинет. Это автоматически дисциплинировало всех. Если тебе был назначен прием у директора, то приглашение в кабинет следовало точно в назначенное время. Я ни разу не видел толпы, очереди в приемной. Подобную пунктуальность большого руководителя я потом встретил лишь один раз – почти так же точен (но все-таки почти) был В. Б. Булгак – министр связи, а затем и вице-премьер России. Прощаясь с любым посетителем, будь то генерал или уборщица, А. Л. Минц вставал и провожал его до двери. Сам А. Л. Минц не курил, однако в его институте запретов на курение на рабочих местах не было ("Пусть лучше курят на рабочих местах, если не возражают другие, чем тратят время в курилках").

А. Л. Минц был беспартийным, и роли парторганизации при нем я не замечал. Так, при моем приеме на работу и затем при назначении начальником лаборатории никакого согласования с парткомом не было, об этом смешно было даже подумать. Сам я, кстати, тоже прожил жизнь беспартийным. А одно время был, говорят, чуть ли не единственным беспартийным начальником отдела. Через несколько лет, когда А. Л. Минца уже не было, установились другие порядки, и роль парторганизации резко возросла. Так, должность старшего научного сотрудника стала номенклатурой парткома.

При А. Л. Минце я не мог себе даже вообразить, чтобы в его кабинете, как, впрочем, и в кабинетах его заместителей, звучал мат. Такая же чистота речи была и у моих прежних руководителей – М. С. Неймана, Л. Н. Дерюгина, Л. Д. Бахраха. Отсюда появилась моя наивная и недолгая вера в нормативный, литературный стиль речи любого начальства.

Довелось мне видеть А. Л. Минца и в роли, которой лучше бы не было. В августе 1968 г. он, стоя на ступеньках крыльца РТИ, проводил митинг в поддержку ввода наших войск в Чехословакию. Вынужденность этой роли понятна, но неужели он не мог избежать своего личного участия в этом постыдном действе?

Были у А. Л. Минца ошибки и в подборе кадров. Одна из них – выдвижение Р. Авраменко. Он был одним из молодых сотрудников РТИ, которого А. Л. Минц одно время рассматривал как своего преемника в радиолокационной тематике.

С первых дней нашего знакомства Р. Авраменко поражал меня своей технической эрудицией, фонтаном интересных идей, изобретательностью, бешеной энергией, которой он заряжал всю группу ведущих инженеров. Однако со временем в моем восторженно-уважительном отношении к нему стали появляться нотки непонимания и неприязни. Неприятие вызывало его некорректное отношение практически ко всем руководителям отделов и служб, посмевших не согласиться с навязываемым им графиком работ или техническими решениями. Тут же следовал поход к А. Л. Минцу с требованием убрать "этого дурака и бездельника, тормозящего выполнение национальной задачи". А затем дело вообще приняло гнусный характер. Р. Авраменко пошел войной на самого А. Л. Минца, написав в ЦК КПСС и КГБ письмо, в котором обвинял ученого в сионизме и пренебрежении национальными интересами. А. Л. Минц тяжело переживал недостойное поведение и предательство одного из своих любимцев.

В 1970 г., после организации ЦНПО "Вымпел" и, несмотря на возражения А. Л. Минца, переподчинения РТИ этому объединению, Александр Львович ушел в отставку, а 24 декабря 1974 г. он скончался.

Надо, наверное, сказать несколько слов о том, что же стало с наследием Александра Львовича за 20 с небольшим лет – с его ухода из института до развала СССР и перехода РТИ в частные руки (сейчас РТИ является собственностью империи Е. П. Евтушенкова – АФК "Система"). За эти годы институт добился одного из самых грандиозных свершений отечественной радиоэлектроники – было создано несколько типов РЛС систем ПРИ и одна стрельбовая РЛС системы ПРО Москвы [2]. Нашим инженерам есть чем гордиться. Причем стоит отметить, что задачи, решаемые системой ПРН и системой контроля космоса, представлялись тогда (да и сейчас) вполне осмысленными. Что же касается идеи создания весьма сложной и разорительно дорогой ПРО одного города – Москвы, то она дискуссионна.

Мне кажется, что на послевоенные лет 20-25 (до конца 60-х – начала 70-х), когда еще работали знаменитые теперь "секретные академики" – создатели известной военной триады, в том числе и академик А. Л. Минц, приходится вершина советских научно-технических достижений, последний рывок эпохи догоняющей, мобилизационной индустриализации, последняя попытка демонстрации конкурентоспособности советской системы, да и то лишь в сфере ВПК. Далее – нарастающее отставание от Запада, в особенности в области радиоэлектроники и вычислительной техники.

Литература

1. Рубежи обороны – в космосе и на земле. Очерки истории ракетно-космической обороны. Автор-составитель Н. Г. Завалий. – М.: Вече. – 2003.
2. Первов М. Системы ракетно-космической обороны России создавались так. – М.: Авиарус-XXI. – 2004.

Статья опубликована в журнале "Электросвязь: история и современность" №1, 2005 г., стр. 13.
Перепечатывается с разрешения редакции.