Часть вторая. «Исповедь» ученого. 3-11 января 1982 г.

Б. Малиновский

Жить и сгорать у всех в обычае, но жизнь тогда лишь обессмертишь, когда ей к свету и величию своею жертвой путь прочертишь

Б. Пастернак. Стихотворение «Смерть сапера»

Девять дней подвига

Рассказы В.М. Глушкова о его творческом пути, помещенные в этой части книги, продиктованы дочери Ольге в январе 1982 года, когда ученый после двух страшных коллапсов, надолго лишивших его сознания, находился в палате реанимации, и когда основные жизненные органы один за другим отказывались служить угасавшему телу.

- Последние дни я хочу прожить с пользой, — сказал он дочери, попросив ее приходить к нему с магнитофоном.

Если бы судьба позволила В.М. Глушкову написать мемуары, конечно, они были бы много глубже, ярче, охватывали очень широкий круг людей и интересовавших его проблем. Но и то, что нам оставлено, представляет огромную ценность для истории науки в Украине, для понимания творческой биографии ученого и, самое главное — актуально для нашего и будущего времени.

Можно лишь преклоняться перед мужеством ученого, сумевшего, буквально на пороге небытия так много сказать о главном деле в жизни, не проронив ни слова о том, как ему было невыносимо тяжело в эти последние дни.

Болезнь подкралась незаметно, когда В.М. Глушкову шел пятьдесят шестой год, и он был полон творческой энергии и далеко идущих замыслов. Благодаря характеру, огромной силе воли, он продолжал работать, преодолевая слабость, головную боль, мучающий кашель, скачущее давление. Считая недомогание временным, летом 1981 года полетел на Кубу. Нервное напряжение во время поездки перебороло начавшуюся болезнь. Вернулся как будто посвежевший, но вскоре все возобновилось. Однако для того чтобы подлечиться, времени не находилось — под руководством Виктора Михайловича в институте завершалось проектирование давно задуманной им макроконвейерной ЭВМ. «По возвращении в Киев лечащий врач настояла на обследовании, — вспоминает Валентина Михайловна Глушкова. — Он согласился лечь в больницу на десять дней, после собирался поехать в Чехословакию. Однако болезнь прогрессировала. Ему становилось все хуже и хуже. Врачи терялись в догадках. Вначале считали, что это преждевременный склероз мозга, потом диагнозы часто менялись. Первыми забили тревогу москвичи — главные конструкторы систем в оборонной промышленности, неоднократно приезжавшие к ученому на консультации. Видя беспомощность киевской медицины, они договорились о переводе мужа в Кремлевскую больницу. Нас поместили вместе. Это было исключением из очень жестких правил. На этом сумели настоять московские коллеги, учитывая состояние его и мою просьбу. Друзья и соратники Виктора Михайловича по Москве — Игорь Антонович Данильченко, Юрий Евгеньевич Антипов, Юрий Александрович Михеев, Анатолий Иванович Китов, а также сотрудники Института кибернетики АН Украины — Анатолий Александрович Стогний, Виктор Алексеевич Тарасов организовали „штаб“ помощи больному. Они оперативно решали вопросы, связанные с организацией консультаций лучших врачей — ученых страны, выполнением часто весьма не простых рекомендаций.

Несмотря на все старания врачей и их добровольных помощников, после перевода в московскую больницу ему стало хуже. Пятого ноября 1981 г. произошло резкое снижение всех жизненных функций. Виктора Михайловича перенесли в реанимационное отделение и подключили искусственное дыхание. Шли дни за днями. Сознание не возвращалось. Многочисленные консилиумы были безрезультатными. Врачи считали, что это конец. Меня в реанимационную палату не пускали. Я была в отчаянии. Видя это, Раиса Афанасьевна Михеева — жена Ю.А. Михеева, которая с первого дня стала моей незаменимой помощницей, достала белый халат и шапочку и под видом сестры стала ежедневно приходить к Виктору Михайловичу. К сожалению, ее рассказы не могли принести утешения ни мне, ни членам „штаба“. Так продолжались мучительные десять дней. На одиннадцатый случилось чудо — у Виктора Михайловича задвигались зрачки, а в последующие дни стало восстанавливаться дыхание, спал отек легких, заработали остальные органы.

Врачи по-прежнему не могли установить причин болезни, высказывали разные догадки. Я настояла на консультации европейской знаменитости — профессора Цюльха из Кельна. Он ознакомился с деревом симптомов, связался с банками медицинской информации США, Англии и других стран. Аналогичный случай был зафиксирован в Сингапуре. Было установлено, что это опухоль продолговатого мозга (астроцетома), органа, который управляет деятельностью основных органов тела. Профессор сказал, что у Виктора Михайловича болезнь зашла слишком далеко. Спасти его невозможно...

Заключение профессора мужу не сказали. Но он сам уже все „вычислил“ и понимал, что обречен... В одном из последних разговоров вспомнил наши вечерние прогулки в молодости, когда дарил мне далекие созвездия и, желая утешить меня, сказал:

— Не расстраивайся! Ведь через подаренные мной созвездия когда-то будет проходить свет с нашей Земли, и на каждом мы будем появляться снова молодыми. Так и будем в вечности всегда вместе!

В 58 лет закончилась его жизнь, очень яркая, интересная, но и не легкая„.

“Путь человечества вперед всегда новый, им еще никто не шел. Гении идут среди первых, — первыми они замечают опасности, первыми и сигнализируют о них. Их преимущество в том, что всматриваясь вперед, они не теряют из виду пройденного и умеют сочетать опыт прошлого с требованиями настоящего и перспективами будущего. Эта их мудрая прозорливость будет всегда нужна людям„. (Гончаренко Н.В. Гений в искусстве и литературе. М. Искусство. 1991). Надеюсь, что читатель, ознакомившись с книгой, сопоставит эти слова с личностью Виктора Михайловича Глушкова.

Уходя из жизни он оставил семье и нам частицу самого себя — свой голос, звучащий из магнитофона, свои рассказы, подводящие итог его творчества и совместной работы с многочисленными соратниками по Институту кибернетики АН Украины — его любимому детищу.

Крутой поворот

3.I.1982 г. Во время подготовки и защиты докторской диссертации в Московском университете я жил вместе с докторантами с Украины, которые представили меня академику АН Украины Борису Владимировичу Гнеденко, бывшему в то время директором Института математики и академиком-секретарем Отделения математики и механики АН Украины.

В марте 1956 г. по его приглашению приехал в Киев. Это была, кстати, моя первая поездка туда. Б.В. Гнеденко ознакомил меня с Киевским университетом и личными делами молодых специалистов, заканчивающих университет и отобранных для работы в Институте математики АН Украины (для пополнения бывшей лаборатории С.А. Лебедева).

Один любопытный эпизод. Б.В. Гнеденко предложил мне на выбор заведование лабораторией или кафедру в Киевском университете. Мы зашли в кабинет декана мехмата. Он сидел такой важный, поинтересовался, какой кафедрой я заведовал. Услышав, что это Уральский лесотехнический институт, кафедра теоретической механики, отнесся ко мне с недоверием, сказал, что здесь университет столичный, тут высокие требования. Короче, мне сразу расхотелось в университет. Но я, впрочем, с самого начала решил, что пойду именно в академию, а не в университет. А в академии Б.В. Гнеденко меня сводил к Г.Н. Савину. Он был тогда вице-президентом и отвечал за секцию физико-математических и технических наук. Он тоже немножко засомневался, смогу ли я руководить сразу сотнями сотрудников, когда на Урале руководил единицами (а это действительно совсем разные вещи: руководить маленькой кафедрой и руководить институтом — организационно абсолютно не похоже одно на другое). Но когда мы с ним поговорили о том, как я собираюсь все это делать, он одобрил мои намерения и согласился принять на работу в академию.

Во время второго приезда вопрос моего перехода в Киев был окончательно решен. Я стал заведующим лаборатории вычислительной техники Института математики. Предполагалось, что лаборатория будет реорганизована в Вычислительный центр АН Украины в соответствии с вышедшим в 1955 году постановлением о создании вычислительных центров в академиях союзных республик, в том числе в Украине.

“Так получилось, что я был старшим в лаборатории вычислительной техники Института математики АН Украины в те дни, когда В.М. Глушков впервые появился в Феофании и попросил завизировать ему заявление о зачислении в институт, — вспоминает сотрудник лаборатории 3.Л. Рабинович. — Коллектив лаборатории был по тем временам очень сильным. Может быть поэтому вначале В.М. Глушков был встречен с некоторым недоверием, хотя как человек он сразу же вызвал симпатии буквально у всех сотрудников. Возникшие сомнения в гротескной форме выразил умелец и острослов, талантливый техник Ю.С. Мозыра, к сожалению, безвременно скончавшийся:

С математических высот
Ты спущен к нам в водоворот,
С Олимпа, где слагают оды,
Туда, где крик стоит: „Диоды!“,
Где каждому подай паяльник,
Попробуй, справишься ль,
Начальник!

Справился! Да еще как! И, конечно, в этом нелегком „овладении“ коллективом В.М. Глушкову помогли блестящий интеллект, человеческое обаяние, увлеченность новой наукой.

Из научных исследований, проводимых в то время в лаборатории на базе созданной под руководством С.А. Лебедева Малой электронной счетной машины (МЭСМ), следует отметить важные работы по теории программирования, приведшие впоследствии к созданию адресного языка (В.С. Королюк, Е.А. Ющенко), а также методы решения статистических и оптимизационных задач (Б.В. Гнеденко, В.С. Михалевич и др.). Весь комплекс работ на МЭСМ обеспечивал эксплуатационный персонал под руководством Л.Н. Дашевского (С.Б. Погребинский, А.Л. Гладыш и др.). Эти же сотрудники участвовали и в других разработках. На базе МЭСМ проводилось испытание новых логических элементов, в частности, феррит-диодных (Е.А. Шкабара, Б.Н. Малиновский) и полупроводниковых (А.И. Кондалев и др.).

Была уже введена в опытную, а затем и в регулярную эксплуатацию машина СЭСМ — первый в Союзе матрично-векторный процессор с конвейерной организацией вычислений и совмещением ввода данных и расчетов. Архитектура СЭСМ была построена по идеям С.А. Лебедева. Отметим в связи с этим, что В.М. Глушков „не отгородился“ от этой работы, а, наоборот, проявил очень важную и характерную для него инициативу. Преодолев традиционное сопротивление разработчиков (работа сделана, чего уж там!), он засадил нас за написание книги. Для этого были веские основания: СЭСМ содержала ряд структурных новинок, имеющих определенное самостоятельное значение (динамические регистры на магнитном барабане, система встроенной диагностики и др.).

Книга была переиздана в США (по-видимому, это была одна из первых советских книг по вычислительной технике, появившихся за рубежом).

Исключительно важной работой лаборатории в то время было создание ЭВМ „Киев“. Она была начата по инициативе и под руководством Б.В. Гнеденко и ответственным за нее был Л.Н. Дашевский. Машина предназначалась для организуемого (на базе лаборатории) Вычислительного центра и должна была представлять существенно новое слово в вычислительной технике — иметь асинхронное управление (по-видимому, впервые в Союзе), ферритовую оперативную память, внешнюю память на магнитных барабанах, ввод-вывод чисел в десятичной системе счисления (аналогично тому, как в СЭСМ), пассивное запоминающее устройство с набором констант и подпрограмм элементарных функций, развитую систему операций, включая групповые операции с модификаций адресов, выполняемых над сложными структурами данных и др. Разработку вначале выполнял тот же коллектив, что и создал МЭСМ; в выборе операций участвовали В.С. Королюк, И.Б. Погребыский, Е.Л. Ющенко — сотрудники Института математики АН Украины. В.М. Глушков подключился на завершающем этапе технического проектирования, сборки и наладки машины и принял активное участие, будучи вместе с Л.Н. Дашевским и Е.Л. Ющенко руководителем работы, которая завершилась уже в стенах Вычислительного центра АН Украины.

Разработка двухмашинной системы радиолокационного обнаружения воздушных целей и наведения на них самолетов-истребителей была еще одной большой работой, начатой до прихода В.М. Глушкова. Для этого были скомплектованы две небольшие группы, руководителями которых стали энтузиасты этой работы Б.Н. Малиновский и 3.Л. Рабинович. Б.Н. Малиновский занимался машиной первичной переработки радиолокационной информации, а я — машиной наведения. Работали мы в хорошем контакте между собой и, что далеко не всегда бывает, с нашим московским заказчиком (И.С. Овсиевич, В.В. Липаев и др.). Это, безусловно, способствовало творческой атмосфере в нашем коллективе и соответственно успеху в работе. Я помню, что сотрудников наших групп по двум направлениям работы представители заказчика называли соответственно „малинята“ и „рабинята“.

С приходом В.М. Глушкова работа получила существенно новое звучание. Он начал подводить под нее строгую научную базу, формулировать математическую теорию процесса наведения. Результаты нашей работы были одобрены заказчиком и использованы по назначению для создания штатных систем ПВО.

Таким образом, ни одна из проводимых в лаборатории работ не была заброшена. Напротив, все получили логическое завершение. Специально это оговариваю, потому что одной из замечательных особенностей ученого было умение воспринимать чужие идеи, подхватывать и развивать их, если они того заслуживали. К сожалению, бывают ученые, которые любую не высказанную ими идею, встречают буквально в штыки и требуют от своих сотрудников лишь исполнения их собственных замыслов. В.М. Глушков же говорил, что тот руководитель, который не мешает своим инициативным сотрудникам — это хороший руководитель, но если он еще и помогает им, то это уже руководитель отличный. Вот таким именно и был В.М. Глушков, несмотря на то, что сам был мощным генератором идей».

А вот что запомнилось о том времени С.С. Забаре, тогда молодому специалисту: «В 1956 году в числе пятерых студентов-выпускников радиотехнического факультета Киевского политехнического института я по счастливой случайности был распределен в лабораторию вычислительной техники Института математики АН Украины. Это был первый набор молодых специалистов в вычислительную технику, о которой нам ни слова не говорили в институте, мы знали о ней что-то понаслышке и, конечно же, в сильно фантастическо-романтической окраске.

Все приходилось познавать заново, доучиваться в процессе работы. Творческая атмосфера в лаборатории была удивительной. Здесь, незадолго до нашего прихода, была создана первая в Европе вычислительная машина МЭСМ и работали Л.Н. Дашевский, Е.А. Шкабара, 3.Л. Рабинович, Б.Н. Малиновский, С.Б. Погребинский, А.И. Кондалев, А.Л. Гладыш и др. Тогда все они были молодыми (немногим больше за тридцать), а сегодня мы говорим о них как об „отцах-основателях“. Это была плеяда подвижников-энтузиастов. Сами по себе яркие личности, озаренные талантом академика С.А. Лебедева, окрыленные выдающимся успехом своей работы, они, казалось, не ощущали границ своих возможностей. Работать с ними, жить в атмосфере их интересов, заслужить их признание было подлинным счастьем. И мы, молодые специалисты (общежитие за городом, зарплата минимальная), не мыслили себе другой судьбы, других учителей.

Вот в эту обстановку и попал в 1956 г. В.М. Глушков. Ему было не просто, потому что после С.А. Лебедева лидером можно было стать только за счет интеллекта, а не по должности.

Что с самого начала поразило в Викторе Михайловиче и сразу привлекло к нему? Прежде всего, комплексное видение проблемы. Как будто он смотрел на наш мир с какой-то поднятой над землей точки и обозревал все пространство сразу. Все наши „старички“ были отличные специалисты, но все-таки в достаточно узкой области, а Виктор Михайлович обладал даром охватывать сразу всю совокупность проблем и при этом остро чувствовать направления перспективного развития. Я ясно помню, как в первых же своих высказываниях о вычислительной технике он четко сформулировал основные идеи ее развития, определил ближние и дальние цели нашей работы в этой области. Мы были поражены способностью Виктора Михайловича быстро вникать и профессионально разбираться практически во всех вопросах, связанных с созданием ЭВМ.

Когда мы впервые начали активно сотрудничать с другими союзными школами кибернетиков, прежде всего с москвичами, то мне поначалу было трудно избавиться от некоторой робости перед уверенной поступью столичных корифеев. Виктор Михайлович добродушно подсмеивался над нами: „Не нужно чувствовать себя провинциалами“. Как-то он взял с собой молодых специалистов, в том числе и меня, на конференцию по вычислительной технике, проходившую в Москве, где выступали с докладами тогда уже Герои Соцтруда главные конструкторы С.А. Лебедев, Ю.Я. Базилевский и другие известные специалисты. Увидев нас после конференции, Виктор Михайлович спросил:

— Как, молодежь, потягаемся?
— Вроде бы да!
— Ну, раз так, значит, все получится!

Вот эта неискоренимая вера, что все по плечу, только нужно как следует взяться, была очень характерна для Виктора Михайловича. И она передавалась его „команде“, и с ним не страшно было „ввязываться“ в самые сложные проекты».

Б.В. Гнеденко разрешил мне только три дня в неделю быть в лаборатории, а остальные три дня были даны для изучения предмета, вхождения в курс дела. На время моего отсутствия на каждый день назначался временно исполняющий обязанности заведующего лаборатории из числа кандидатов наук (Л.Н. Дашевский, Е.А. Шкабара, Б.Н. Малиновский, А.И. Кондалев).

Б.В. Гнеденко разрешил работать в нашей лаборатории В.С. Королюку и Е.Л. Ющенко, так что в лаборатории оказалось шесть кандидатов наук. (Правда, В.С. Королюк потом не вошел в ее состав.)

Вычислительные машины тогда проектировались на основе инженерной интуиции. Мне пришлось разбираться в принципах построения ЭВМ самому, у меня стало складываться свое собственное понимание работы ЭВМ. С тех пор теория вычислительных машин стала одной из моих специальностей. Я решил превратить проектирование машин из искусства в науку. То же самое, естественно, делали и американцы, но у них эти материалы появились позже, хотя сборник по теории автоматов вышел в свет в США в 1956 году.

Теория автоматов, послужившая основой для проектирования ЭВМ, была тогда развита слабо. Первый, кто высказал мысль о возможности применения математической логики для проектирования технических устройств был, по-видимому, Шенон — в США, а у нас — В.И. Шестаков, М.А. Гаврилов. Они применили простейший аппарат формальной математической логики для конструирования переключательных цепей коммутаторов телефонных станций. Но, оказалось, что он пригоден и для простых электронных схем, поэтому в послевоенные годы, когда начала развиваться цифровая вычислительная техника, стали предприниматься попытки применения этого аппарата для решения задач синтеза схем ЭВМ.

Я начал работать над этой проблемой и организовал семинар по теории автоматов. Одна из первых моих работ заключалась в том, что я нашел гораздо более изящное алгебраически, простое и логически ясное понятие для автомата Клини, и получил все результаты Клини. И самое главное — в отличие от результатов Клини я развивал теорию, направленную на реальные задачи проектирования машин. На семинаре мы рассматривали вопросы проектирования машины «Киев», и можно было увидеть, что работает из моей теории, а что нет.

«Душой семинара стала впоследствии любимая ученица Виктора Михайловича Юля Капитонова, а его постоянными участниками я и Виктор Боднарчук, — вспоминает А.А. Летичевский. — Это был романтический период, когда мы жили в новой науке, рождавшейся на наших глазах, гордились, когда удавалось решать задачи, поставленные нашим учителем во время лекций. Иногда семинар продолжался в кофейном заведении „Чай — кофе“ на Крещатике и тогда он назвался „Чайкофским“. Мы горячо спорили и писали формулы на гладких поверхностях столов и салфетках.

Теория автоматов была выбрана В.М. Глушковым не случайно. Это был хорошо продуманный тактический ход. Как алгебраист В.М. Глушков видел, что понятие автомата, идущее от Клини, Мура и других авторов знаменитого сборника „Автоматы“, вышедшего в 1956 году в Принстоне под редакцией Шеннона и Маккарти и в том же году переведенного на русский язык под редакцией А.А. Ляпунова, представляет собой богатую возможностями математическую модель дискретного преобразователя информации, для изучения которой может быть применен мощный аппарат современной математики. В то же время разработка прикладной теории на основе красивого математического аппарата может привлечь внимание инженеров, которым в то время не доставало математической теории для разработки устройств, содержащих запоминающие элементы. Кроме того, в силу большой общности, теория автоматов могла стать основой для разработки моделей кибернетических систем в самых разнообразных прикладных областях.

В.М. Глушков провел огромную „научно-просветительскую“ работу в лаборатории и вне ее, прочитав специальные курсы лекций по экзотическим в то время дисциплинам: алгебре логики, теории автоматов, проблемам кибернетики и др., а также, что особенно важно, в научных разговорах с сотрудниками неустанно пропагандировал и внедрял в сознание свое научное мировоззрение. Эта его деятельность имела очень большое значение особенно в период организации на базе лаборатории Вычислительного центра АН Украины. Свежий ветер подул в лаборатории уже буквально с первого дня прихода В.М. Глушкова. Он начал с ознакомления с тем, что было уже сделано, и затем дал мощный импульс развитию этих работ, но уже в новом, предложенном им направлении„.

Сохранившееся в личном деле В.М. Глушкова заявление поясняет, какой ценой создавался этот импульс:

“Территориальный отрыв лаборатории вычислительной техники от Института математики, специфический характер выполняемых ею работ и наличие большого штата сотрудников приводит к тому, что мне, как заведующему лабораторией, приходится большую часть своего времени тратить на решение административных вопросов в ущерб научной деятельности, которой я продолжаю заниматься сейчас лишь ценой крайнего напряжения сил. Считая такое положение ненормальным, прошу освободить меня от должности заведующего лабораторией и зачислить на должность старшего научного сотрудника Института математики. 12.IV.57 г. В. Глушков».

Б.В. Гнеденко наложил резолюцию: «С освобождением согласиться не могу, считаю необходимым немедленно получить должность заместителя заведующего лабораторией по научной работе».

Руководить — значит направлять и заинтересовывать

4.I.1982 г. Я впервые руководил большим коллективом, поэтому мне пришлось выработать определенные организационные принципы. О них я нигде специально не писал, но следовал им неизменно, и это всегда приводило к успеху.

Единство теории и практики — принцип вроде не новый, но понимается он обычно односторонне, в том смысле, что теория должна иметь практические применения. Вот и все. А я его дополнил тем, что не следует начинать (особенно в молодой науке) практическую работу, какой бы важной она не казалась, если не проведено ее предварительное теоретическое осмысление и не определена ее перспективность. Может оказаться, что надо делать совсем не эту работу, а нечто более общее, которое покроет потом пятьсот применений, а не одно. Приведу такой пример.

С самого начала работы в лаборатории выяснилось, что у нас есть очень много заказчиков на моделирование различного рода дискретных систем. Нас засыпали буквально всякими проектами постановлений высоких органов. Уже позже, после образования Вычислительного центра, когда был создан отдел Т.П. Марьяновича (точнее, сначала лаборатория при моем отделе), ему было поручено этим заниматься. И я дал ему восемь тем, т.е. восемь заказов, восемь карточек заказчиков. А у него шесть человек. С недоумением он пришел ко мне, и я посоветовал ему создать универсальный язык для моделирования дискретных систем (его потом назвали СЛЭНГ). Я собрал всех заказчиков, провел с ними воспитательную работу, и они сказали, что это именно то, что им нужно. Вот таким способом мы добились очень широкого применения наших фундаментальных исследований.

Принцип единства теории и практики нельзя понимать утилитарно, т.е. считать, что каждая задача, каждая теория обязательно должна быть связана с практикой. Для математики, например, это не так. «Здание» математики, построенное из старых математических дисциплин, настолько прочно себя связало с практикой и настолько высоко поднялось, что если вы, предположим, достраиваете какой-то этаж и не знаете, каким образом он будет связан с нижними, то можете быть уверены, что если вы решаете действительно трудную задачу, то это будет рано или поздно для практики полезно. Но когда создается новая теория, в основании которой нет еще стройного базового здания, то появляются попытки строить не его, а воздушные замки. Это достаточно легко но, как правило, бесперспективно для новой области исследований. Поэтому пока не построен фундамент, строить теории, не опираясь на практику, очень опасно. Может оказаться, что совсем не в ту сторону идет строительство. Это я особенно подчеркиваю. Фундаментальная наука должна давать пользу многим сразу, не только одному. Если вы создадите метод проектирования машины применительно к сегодняшнему уровню техники с учетом всех особенностей составляющих ее элементов и так далее, то вы удовлетворите только свои потребности, но только на полгода, год, потому что через год появятся совершенно новые элементы, и этот метод у вас уже не будет работать, а если вы сделаете хорошую теорию, основанную и на этом и на многих других исследованиях, то вы можете помочь целой армии грамотных инженеров, и вашими методиками будут пользоваться во всех уголках страны, для того чтобы решать эти задачи. Вот и получается, что фундаментальная наука очень практичная вещь, хотя на самом деле для ее развития надо вознестись в сугубо теоретическую область. Вот так я понимаю принцип единства теории и практики.

Следующий принцип — это принцип единства дальних и ближних целей. Он близок к первому, но подходит к вопросу с другой стороны, с точки зрения выполнения работ во времени. Дело заключается в том, что в кибернетике есть одна особенность. Когда развивались другие науки, которые не имели дела со столь большими системами как кибернетика, то обычно возникновение идеи о том, как решить задачу (особенно в математике) являлось главным. Это было 90% дела. Если идея была верной, то ее оформление занимало 10%. В биологических исследованиях эти цифры могут быть другими: 40% — идея, а 60% — труд по ее реализации. А в кибернетике получается так, что в некоторых случаях идея составляет около 0,01 %, авсе остальное — 99,99 % — это ее реализация. Объясню это на примере. Мы с самого начала стали развивать направление, называемое искусственным интеллектом, связанное с построением разумных машин и соответствующих программ. На эту тему я написал книгу «Теория самоусовершенствующихся систем» и во «Введении в кибернетику» ряд разделов был посвящен специально этому вопросу.

Когда мой аспирант А.А. Стогний защитил кандидатскую диссертацию в 1959 году, я поручил ему работу по искусственному интеллекту, в частности, обучению машины русскому или украинскому, в общем естественному человеческому языку, чтобы она понимала смысл предложения. И мы довольно быстро добились потрясающих вроде бы успехов. Могли «разговаривать» с машиной «Киев» как с маленьким ребенком. Она училась говорить, понимала, задавала вопросы, делала те же ошибки, которые делает ребенок и т.д. Над такого рода вещами (это была оригинальная работа) работали в разных лабораториях мира. Одни переводили с русского языка на английский и наоборот, другие еще что-то делали. И оказалось, что уже первые попытки давали обнадеживающие результаты: идея уже есть, остается только ее реализовать, а исходя из старого опыта, который был у людей раньше накоплен в других науках, считали, что идея это уже 40% дела. Если на разработку идеи потребовалось два года значит, на ее реализацию потребуется в полтора раза больше и через пять лет мы сделаем программы, которые будут переводить лучше любого переводчика с английского на русский, или сделаем такую машину, которая будет по пониманию языка и смысла хорошим собеседником на уровне человека и т.д. Но оказалось, что это далеко не так. К сожалению, такая недооценка сложности кибернетических задач типична для периода становления любой науки. Такие заблуждения бывают даже у серьезных ученых, которые пытались свой опыт, полученный в старых науках, экстраполировать применительно к новым задачам. Я как-то быстро (может потому, что занимался философией в свое время) это понял и таких ошибок не делал, таких предсказаний не давал.

Особенность больших систем в том, что от идей по их построению до их реализации очень длительный путь. Отсюда и появился важный управленческий принцип — единства дальних и ближних целей. В чем он состоит? Объясню на примере. Надо решать задачу построения разумных машин? Надо. Есть много таких, кто на весь мир кричит: дайте мне 2000 человек, и я за пять лет сделаю (некоторые за три года) разумную машину! Мы с самого начала понимали, что это ерунда, профанация науки, и это очень портит молодежь. Но вместе с тем делать такую машину надо. Как же быть? Сказать, что нам нужно 10 тыс. человек и 100 лет, 30 или 25 лет работы — никто не пойдет на это. Поэтому мы и выдвинули этот принцип — единства дальних и ближних целей.

Я этот принцип формулирую так: в новой науке, какой является кибернетика, не следует заниматься какой-то конкретной ближней задачей, не видя дальних перспектив ее развития. И наоборот, никогда не следует предпринимать дальнюю перспективную разработку, не продумав, нельзя ли ее разбить на такие этапы, чтобы каждый отдельный этап, с одной стороны, был шагом в направлении к этой большой цели, а вместе с тем он сам по себе смотрелся как самостоятельный результат и приносил конкретную пользу.

Я довольно быстро понял, что при руководстве большим коллективом с разнообразной тематикой нужно также применять принцип децентрализации ответственности. Его далеко не все придерживаются, хотя некоторые директора интуитивно к этому приходят. В чем он заключается? Я выделяю участки и ставлю руководителей (заместителей и т.п., ответственных за научные направления) и стремлюсь минимизировать свое вмешательство. Даже когда вижу, что делается неправильно, поправляю не конкретно, а по каким-то интегральным показателям. Если старший начальник будет по пятиминутному разговору отменять решение, на которое младший начальник потратил часы, то тогда правильного руководства не получится. Я же выдерживаю очень жесткую линию и никогда не вмешиваюсь.

Единственное, что я могу сказать своему заместителю, что приходили сотрудники (могу назвать их фамилии, если они этого хотели) и жаловались. Если это действительно ошибки моего заместителя, то надо найти их первопричину, и тогда предъявлять претензии. Тут я и полтора часа могу потратить на разговор с ним для того, чтобы обсудить не отдельные частные вопросы, а стиль его работы в целом. Такая работа дала мне возможность построить двухступенчатую иерархию управления. Но с трехступенчатым и более получается хуже, потому что как я ни учил некоторых, своих помощников этим приемам, у них это не получалось — они все время сбиваются на то, чтобы самим все охватить. А тогда на них наваливаются все новые и новые дела и решаются они плохо. Тут требуется еще выдержка и организационный склад ума что ли, чтобы правильно руководить людьми.

Когда что-то не ладится с точки зрения управления, следует обратить внимание опять не на конкретные ошибки и конкретных лиц (хотя иногда бывает, что человек не справляется, и надо его заменить). Чаще всего дело заключается в том, что просто отсутствует механизм исполнения приказов и устава института, т.е. в основу управления не положены четкие организационные принципы. По части механизмов я большой мастак. Вот пример того, как я предложил перераспределять помещения, что всегда было больным вопросом. Имеется один человек, технический работник, подчеркиваю, технический, а совсем не административный, который ведет картотеку помещений (на машине или так — это зависит от того, насколько их много), людей (через отдел кадров ему дают сведения об изменениях— принят, уволен и т.п.), оборудования. Главному инженеру, отвечающему за оборудование, вменяется в обязанность разработать технические нормы на оборудование, сколько площади оно должно занимать. После чего определяются приоритеты (по итогам работы, важности тематики или каким-то другим критериям) и распределяются площади в соответствии с этими приоритетами: определяется среднее количество площади на человека; от этого среднего даются по приоритетам приращения вверх и вниз, т.е. практически автоматически. Теперь как следить за использованием? Я предложил использовать теорию вероятностей, случайных функций, случайных выборок и т.п. для организации дела. На машине делается программка со случайными числами, и каждую неделю она выдает специальной комиссии хозчасти номера комнат, отделов, которые следует проверить. Если выясняется, что сотрудники работают дома или в длительной командировке, или уволены, при очередном перераспределении уменьшают доли тех, у кого хуже использовалась площадь и увеличивают доли остальных. Вот, собственно, и весь механизм.

Понятие децентрализации ответственности включает еще один важный момент. В настоящее время при построении иерархических систем чаще всего уровни ответственности распределяют в связи с уровнями компетенции, т.е. если кому-то поручен участок работы, то считается, что этот человек отвечает за все, что на нем делается. В частности, директор отвечает за все, что делается в институте, и может получить выговор от вышестоящей инстанции за какой-то проступок, который он в принципе не мог предотвратить. Это находится уже где-то на пятом или шестом уровне иерархии и непосредственно директор сам контролировать это не может. А метод децентрализации ответственности предполагает, что если на этом участке что-то случилось, то взыскание должно быть вынесено тому, кто является непосредственным виновником данного проступка. А что касается заместителя директора, то ему может быть вынесено взыскание либо за то, в чем он лично виноват, либо за проступки его подчиненных по совокупности. В последнем случае ему предъявляется обвинение в том, что на подведомственном, контролируемом им участке, плохо подобраны кадры и плохо проводится работа с ними. Работа с кадрами — это уже непосредственная обязанность начальника.

Меня всегда беспокоило отсутствие организаторских способностей у себя. И поэтому удивительно, что я стал заниматься организацией в науке.

Я привык, что если я что-то делаю, то очень основательно знакомлюсь с областью своих исследований. Когда я занимался топологическими группами, то четко представлял, что можно ожидать в мире от любого ученого, занимающегося этой проблемой, т.е. хорошо чувствовал ритм разработки проблемы и знал, что иду впереди на полголовы. Вот это чувство превосходства мне и надо, чтобы я мог считать себя специалистом. А организаторские способности...

Вот Б.Е. Патон — он на три головы выше меня по организаторским способностям. Кое-что получается и у меня, но я считаю, что не за счет того, что у меня хорошие организаторские способности, а потому, что я имею довольно широкий кругозор и могу направлять исследования, ставить цели, задачи, т.е. могу заинтересовать людей. Вот это меня спасает. Кое-чему я, правда, научился. Даже некоторые организационные принципы сформулировал, но все равно это не моя сильная сторона.

Как только у меня появляется свободное время, я начинаю доказывать теоремы, и это мне нравится. Тут я чувствую себя в своей стихии. А организаторская работа меня тяготит. Иногда, правда, становится интересно, когда есть дело и надо довести его до конца.

Создание ВЦ АН Украины. Героический период

5.I.1982 г. В декабре 1957 года состоялось официальное решение правительства и президиума АН Украины об образовании самостоятельного учреждения — Вычислительного центра Академии наук Украины. К этому времени наш коллектив насчитывал немного больше 100 человек. Академия наук Украины выделила средства для строительства здания Вычислительного центра на улице Лысогорской. Тогда же был построен жилой дом для сотрудников. Предполагалось, что на первых порах Вычислительный центр будет оборудован тремя ЭВМ: «Уралом-1», которая только начала выпускаться, «Киевом» и СЭСМ. В здании имелось для этого три больших зала. Оно было рассчитано на 400 рабочих мест. В 1959 году мы переехали из Феофании в Киев в еще недостроенное здание. Это был интересный период. По техническим условиям электронно-вычислительная техника должна работать в чистых помещениях с кондиционированным воздухом. А нам пришлось отлаживать и запускать машину «Киев», когда над машинным залом еще не было крыши. Помог здоровый энтузиазм нашего молодого коллектива. Потом здание было достроено.

ЭВМ «Киев» сыграла значительную роль в развитии наших работ, хотя и не пошла в серийное производство. Мы впервые вышли с этой машиной на всесоюзный рынок, второй экземпляр машины был куплен международным Институтом атомных исследований в Дубне. В 1956—1957 годах атомная физика «гремела», поэтому работа с этим институтом нам очень помогла и научила многому. С одной стороны, мы делали высокую науку, а с другой, — учились работать с промышленностью.

В это время я занимался созданием основ теории ЭВМ. Это была моя главная работа, которая завершилась в 1961 году. Режим работы у меня был очень напряженный. Мне приходилось целый день быть в институте. Книги и статьи писал вечерами и ночью, ложился спать в пять утра. Правда, это сказалось на здоровье. В начале 1963 года из-за спазмов сосудов мозга мне пришлось даже лечь в больницу. После я уже не позволял себе вести такой образ жизни.

Виднейший алгебраист профессор А.Г. Курош, знавший В.М. Глушкова по докторантуре на возглавляемой ученым кафедре в Московском университете и высоко ценивший его, в одном из писем тех лет просил В.М. Глушкову вмешаться и властью старшего в семье заставить его принять более разумный режим жизни. Иначе последствия могут быть очень тяжелыми. Но Валентина Михайловна не могла справиться с мужем. Вот что она рассказывает о том времени: «Он работал по 18—20 часов в сутки. Задерживался на работе, забывал прийти поесть. Когда приходил домой, сразу садился за письменный стол и продолжал работать до глубокой ночи, а иногда до рассвета. К советам не прислушивался, на просьбы об опасности таких перегрузок не реагировал. Почему так происходило, было понятно. Он в короткий срок должен, был изучить все, что касалось нового направления в его научной деятельности. Кроме того, если раньше он отвечал только за самого себя, то теперь за большой коллектив. Возникало много организационных вопросов, все новое пробивало ростки с трудностями. Выйдя из больницы, он несколько отрегулировал свой режим работы, но особой передышки себе не давал. На его письменном столе под стеклом лежала записка: «Сегодня первый день твоей оставшейся жизни. Не теряй время даром».

Подготовленная мной книга «Синтез цифровых автоматов» вышла в свет в 1961 году и послужила основой целого направления у нас в институте, да и в стране, по-моему, некоторую роль сыграла. В 1964 году она была удостоена Ленинской премии (в представленный цикл работ входило несколько, но эта была главной). В эти же годы я написал ряд книг. Монографию «Введение в кибернетику» заканчивал в больнице. Она была издана в 1964 году, а потом переиздана в США и во многих других странах, так же как и «Синтез цифровых автоматов». В этот же период я написал теоретическую статью, создавшую основу для многих работ по теории автоматов с привлечением алгебраической теории автоматов. Называлась она «Абстрактная теория автоматов» и была опубликована в журнале «Успехи математических наук», т.е. была рассчитана на широкие круги математиков. Отдельной книжкой она была переиздана в ГДР и еще в ряде стран. Под влиянием этой работы очень многие наши алгебраисты стали заниматься теорией автоматов. Но я должен сказать, что особенность нашей школы заключалась в том, что мы стремились держаться возможно ближе к практике.

Одновременно с теоретическими исследованиями мы развернули работы по созданию и применению вычислительной техники в Украине. Для автоматизации управления технологическими процессами в то время использовались простейшие аналоговые вычислительные устройства. Для каждого процесса создавалось специальное устройство. Причем в основном для тех, которые описывались дифференциальными уравнениями (не очень сложными).

Поэтому, когда мной в 1958 году была выдвинута идея о создании универсальной управляющей машины УМШН на всесоюзной конференции в Киеве, то она была встречена в штыки. Московские ученые во главе с академиком В.А. Трапезниковым, а также многие специалисты в области вычислительной техники дружно выступили против. Дело в том, что в тот период универсальная машина представлялась обязательно ламповой, а это требовало громадных залов, кондиционированного воздуха, т.е. никак не увязывалось с производством и управлением технологическими процессами.

Но уже в то время Б.Н. Малиновский занимался (одним из первых в СССР) полупроводниковыми элементами для электронных вычислительных машин, и нам это очень пригодилось. К нему в отдел пришли молодые специалисты из Киевского политехнического института, и мы смело взялись за решение этой задачи, несмотря на удивительно единогласную оппозицию. (В то время я был заместителем В.М. Глушкова по научной части и руководил отделом управляющих машин. — Прим. авт.) Молодые специалисты пополнили и другие отделы, занятые работой по созданию УМШН. Нами были высказаны все основные идеи, которые потом стали господствующими, — прежде всего о том, что машина обязательно должна быть полупроводниковой, транспортабельной, с высоконадежной защитой, малоразрядной (26-разрядной) — этого достаточно для управления технологией в большинстве процессов и самое главное — это идея об универсальном устройстве связи с объектом — УСО (УСО — набор аналого-цифровых и цифро-аналоговых преобразователей, управляемых от машины, с помощью которых машина подсоединяется к производственному процессу).

Разработка машины была поручена Б.Н. Малиновскому, он был главным конструктором, а я — научным руководителем. Работа была выполнена в рекордно короткий срок: от момента высказывания идеи на конференции в июне 1958 года до момента запуска машины в серию в июле 1961 года и установки ее на ряде производств — прошло всего три года. Насколько мне известно, этот результат остается мировым рекордом скорости разработки и внедрения до сих пор.

Параллельно с созданием УМШН, получившей впоследствии название «Днепр», мы провели с участием ряда предприятий Украины большую подготовительную работу по ее применению для управления сложными технологическими процессами. Вместе с сотрудниками металлургического завода им. Дзержинского (Днепродзержинск) исследовались вопросы управления процессом выплавки стали в бессемеровских конверторах, с сотрудниками содового завода в Славянске — колонной карбонизации и др. В порядке эксперимента впервые в Европе по моей инициативе было осуществлено дистанционное управление этими процессами в течение нескольких суток подряд в режиме советчика мастера. Начались исследования по применению машин «Днепр» для автоматизации плазовых работ на Николаевском заводе им. 61 коммунара. В них участвовали Б.Н. Малиновский, В.И. Скурихин, Г.А. Спыну и др.

Потом выяснилось, что американцы несколько раньше нас начали работы по универсальной управляющей полупроводниковой машине, аналогичной «Днепру», но запустили ее в производство в июне 1961 года, одновременно с нами (вероятно, имеется в виду американская машина РВ-300.— Прим. авт.). Так что это был один из моментов, когда нам удалось сократить до нуля тот разрыв, который имеется по отношению к американской технике, пусть в одном, но очень важном направлении. Заметьте также, что наша машина была первой отечественной полупроводниковой машиной (если не считать спецмашин). Потом оказалось, что она прекрасно выдерживает различные климатические условия, тряску и пр.

Эта первая универсальная полупроводниковая машина, пошедшая в серию, побила и другой рекорд — рекорд промышленного долголетия, поскольку выпускалась десять лет (1961—1971), тогда как этот срок обычно не превышает пяти-шести, после чего требуется уже серьезная модернизация. И когда был совместный космический полет «Союз — Аполлон», и надо было привести в порядок демонстрационный зал в Центре управления полетами, то после длительного выбора машин, в то время существовавших (в 1971 или 1972 году началась эта работа), все-таки выбор остановился на «Днепре», и два «Днепра» управляли большим экраном, на котором все отображалось — стыковка и т. п. (система делалась под руководством А.А. Морозова. — Прим. авт.). Машина эта пошла на экспорт и работала во многих социалистических странах.

Следует сказать, что в семилетнем плане (1958—1965) строительство заводов по выпуску вычислительной техники в Украине не предусматривалось. Первые «Днепры» выпускал Киевский завод «Радиоприбор». Одновременно с разработкой машины «Днепр» в Киеве стал строиться, по нашей инициативе, поддержанной правительством, завод вычислительных и управляющих машин (ВУМ) — теперь Электронмаш. Так что разработка «Днепра» положила начало крупному заводу по производству ЭВМ.

Так закончился героический период нашего развития. Я называю это время героическим потому, что нам приходилось делать не только то, что было положено, но и значительно больше и в очень трудных условиях.

«Энтузиазм конца 50—60-х — это не миф, а та реальность, которая объясняет взлет и развитие кибернетики на Украине, а также создание одного из крупнейших научных институтов АН Украины — Института кибернетики — вспоминает участница создания «Днепра» Людмила Александровна Корытная. Будучи директором Вычислительного центра АН Украины, академик В.М. Глушков делал ставку на молодых. Вчерашние выпускники вузов становились в отделах Вычислительного центра ведущими разработчиками средств вычислительной техники и программного обеспечения. В конце 50-х на всесоюзных конференциях работа целых секций посвящалась всего лишь вопросам устойчивости полупроводникового триггера, а в Вычислительном центре АН Украины в это время уже был создан полупроводниковый функциональный набор элементов для ЭВМ. На одном из киевских предприятий, для которого отделом управляющих машин был разработан эскизный проект специализированной ЭВМ, эти элементы были изготовлены с использованием новых (на то время) технологий. На их основе разработаны и прошли испытания макеты отдельных устройств машины. Вот почему идея создания УМШН, высказанная В.М. Глушковым, была воспринята коллективом сотрудников как реальная задача. Даже в настоящее время сроки разработки, создания опытного образца и соответствующей технической документации кажутся фантастическими. Однако чудес не бывает — за этими двумя годами скрываются практически неограниченный рабочий день каждого участника разработки и абсолютная отдача всех творческих сил, граничащая с самопожертвованием. Так и пришел в наш коллектив декабрь 1961 года, когда принимать УМШН (как законченную разработку) приехала Государственная комиссия. Уже после некоторые члены комиссии в порыве откровенности признались, что просто не верили в существование опытного образца готовой к серийному выпуску первой в Союзе полупроводниковой управляющей ЭВМ и ждали ... конфуза киевлян. Однако, как известно, УМШН успешно прошла все госиспытания и была запущена в серийное производство. С этими испытаниями у меня и связано одно из самых ярких воспоминаний.

Судьбе было угодно распорядиться так, что самые ответственные температурные испытания УМШН проходили накануне моего дня рождения, поэтому память остро запечатлела все события этого дня. Именно шестого декабря меня, как одного из разработчиков структуры машины и разработчика центрального устройства управления, назначили ответственной за проведение температурных испытаний. При этом условия были весьма специфичны: «термокамерой» оказалась рабочая комната, где находился испытуемый образец. Представьте такую картину: окна и двери комнаты закрыты наглухо, щиты-отражатели все тепло от специальных нагревателей концентрируют в рабочей зоне машины, а ты сидишь за пультом в этой «духовке» и выполняешь все операции по запуску тест-программ и контрольных задач, следишь за правильностью их выполнения, осуществляешь поиск возникших неисправностей в регламентированные отрезки времени и т.д., и т.п. Выдержать такую «температурную» нагрузку (один просчет, и всему конец!), конечно, могли только те, кто понимал, что они сами проходят критическую точку оценки своего труда. Завершились эти испытания успешно к 23.00. Кто-то из ребят меня («полуживую») проводил к нашему жилому дому, который был в свое время построен рядом с административным корпусом. Короткий отдых, и в 2 часа ночи я опять была «в строю», так как другие виды испытаний после моего ухода продолжались. Восторг, с которым встретили меня мои товарищи (объятия и поцелуи), красноречивее всяких слов сказал: «Машина прошла испытания». И только тогда (ведь было уже 7 декабря) всем, кто был рядом, я призналась, что пришел мой день рождения, и что в сумке, которую снарядила мама, есть все, чтобы его отметить. Мы праздновали в комнате отдыха ночью, и у традиционного «наполеона», которым в моем доме отмечался каждый день рождения, на этот раз был какой-то особенный вкус. Вероятно потому, что этот праздник был праздником победителей, среди которых были А.Г. Кухарчук, В.С. Каленчук, Л.А. Корытная, В.М. Египко, С.С. Забара, И.Д. Войтович, Н.К. Бабенко, А.И. Толстун и др.

К сожалению, героический период с точки зрения организации работ в области производства машин продолжается до сих пор.

По этому поводу я много раз выступал, писал различные докладные записки. Но, увы, в организационных делах, как я однажды подсчитал, у меня коэффициент полезного действия не превышает 4%.

Что это означает? Это означает, что для того чтобы добиться хотя бы начала решения какого-либо вопроса, нужно постучать, толкнуться в 25 разных дверей. И это при том, что после успеха «Днепра» я, как правило, нигде не получал отказа и скептики немножко приумолкли. Но такое «подушечное» согласие еще хуже.

Работы по управляющим машинам не закончились на «Днепре». Забегая вперед, отметим основные последующие разработки.

В 1967 году Киевский завод ВУМ приступил к выпуску новой управляющей ЭВМ «Днепр-2», разработанной Институтом кибернетики АН Украины (В.М. Глушков, А.Г. Кухарчук и др.) совместно с заводом. В этой машине были реализованы сложная многоуровневая система прерываний, работа в режиме разделения времени, эффективная операционная система реального времени и др. К сожалению, вскоре машина была снята с производства.

В 1976 году появился терминальный процессор «БАРС» (В.И. Скурихин, А.А. Морозов и др.). На международной выставке в Дрездене он был отмечен золотой медалью. Использовался на ряде производств.

В 1977 году был создан и выпущен малой серией управляющий вычислительный комплекс М-180, включающий систему технических средств сопряжения ЭВМ с объектами «Сектор» (Б.Н. Малиновский, П.М. Сиваченко, А.В. Палагин, Ю.С. Яковлев, В.Б. Реутов).

Часть вторая. "Исповедь" ученого. 3-11 января 1982 г. (страница 2)

Из книги «Академик Виктор Глушков». 2003 г.
Публикуется с разрешения автора