Памяти Александриди Тамары Миновны (интервью)

Памяти Александриди Тамары Миновны (интервью)

 Тамара Миновна Александриди

Сегодня узнала, что 23 мая на 96-м году ушла из жизни Тамара Миновна Александриди, замечательный человек, фронтовик, профессор, одна из создателей знаменитой ЭВМ М-1. Я знала ее по работе в совете виртуального компьютерного музея, созданного Эдуардом Пройдаковым, а однажды, лет пятнадцать назад, перед Днем победы довелось брать у нее интервью..

Аккуратно, за уголок, держу крошечную пожелтевшую фотографию. С нее через толщу времени глядит на меня худенькая симпатичная девчушка в пилотке, с медалями и гвардейским значком на гимнастерке. Высокий лоб, пристальный взгляд умных глаз и по-детски пухлые губы.

— Такой я была в 43-м, трудно поверить, правда? — грустно усмехается Тамара Миновна Александриди и тяжело встает с табуретки, чтобы поставить на плиту чайник…

Потом мы пьем чай, и складывается разговор о жизни, о судьбе, о любви.

— Родилась я в городе Томске. Фамилия, которая впоследствии сыграла очень важную роль в моей жизни, досталась мне от отца, Мины Ильича Александриди, а ему от его предков, давным-давно обрусевших греков.

В июне 41-го я окончила школу № 586, что рядом с Москворецким мостом, и подала документы в Московский энергетический институт (МЭИ) на радиофак, куда меня, как отличницу, зачислили без экзаменов.

— Почему такой не девичий выбор?

— С одной стороны, характер, склонность к точным наукам, а с другой — эпоха. Мои школьные годы пришлись на время сталинских пятилеток, грандиозных строек, стахановского движения, когда газеты пестрели портретами девушек-орденоносцев, которые садились за рычаги тракторов, становились летчицами, капитанами, геологами, инженерами. Мы им завидовали и хотели быть на них похожими.

А тут началась война и я сразу же записалась добровольцем на фронт. Знала, что буду полезной. Я в десятом классе поступила на курсы в школу связи и была уже достаточно подготовленной радисткой.

— Но вам же тогда еще и семнадцати не исполнилось!

— Ну и что? Ребята уходили на фронт и в 15 лет, подделывали свидетельства о рождении и уходили... Понимаете, мы были так воспитаны...

Со сборного пункта нас отправили в Мытищи, в батальон связи на формирование, а в августе меня зачислили в штат авиационной фронтовой радиостанции 91-го отдельного полка связи, посадили в военный эшелон и повезли в Крым, в Джанкой, где находился штаб 51-й армии. Как раз началось отступление, и мы отступали сначала к Феодосии, затем к Севастополю. Потом нас погрузили на танкер и повезли в Туапсе. Ночью танкер напоролся на мину, очень сильно накренился, но все обошлось: закачали противоположные отсеки водой и медленно пошли к Туапсе... А днем началась бомбежка.... И опять обошлось. Из Туапсе нас перевезли в Новороссийск, затем в Темрюк на формирование. К этому времени Крым был уже практически весь захвачен немцами, один только Севастополь оборонялся из последних сил. И тогда, чтобы отвлечь от него силы противника и не пустить немцев на Кавказ, командование решило выбросить десант в Феодосию и на Керченский полуостров...

Перед самым новым годом нашу радиостанцию перевезли на пароме на Керчинский полуостров и откомандировали в 113-ю стрелковую бригаду для связи с командованием армии и фронта...

Шли дожди вперемежку со снегом, была жуткая грязь и слякоть. Когда добрались до места дислокации, а это примерно в 80 км от побережья, то обнаружили совершенно голое место. Пришлось копать ямы-землянки, в них мы устанавливали технику, в них и жили. Это было очень тяжелое время. Постоянные бомбежки. Снабжения никакого. Воду для чая и каши из луж черпали, а потом страшно мучились животами.

— Кроме вас девушки на радиостанции были

— Нет. Я одна была, все остальные — взрослые мужчины, большинство из них семейные. И все относились ко мне очень по-доброму, как к дочке. Никто никогда не обижал и никто никогда при мне ни разу матом не выругался. Они понимали, что мне тяжелее, чем им, и всегда старались помочь...

— А оружие вам выдали?

— Да, был карабин, но я все боялась, что он ненароком выстрелит...

 Тамара Миновна Александриди

Так под бомбами и артобстрелами голодные и грязные мы просидели в землянках четыре месяца, а потом нас отвели на отдых, на берег Азовского моря. А там баня! Настоящая! С веником! Представляете, какое это было счастье!

Но отдохнуть нам тогда толком не довелось. Восьмого мая немцы перешли в наступление, прорвали фронт и все наши войска побежали к Керченскому проливу.

Жуткая была картина: весь берег усеян разбитыми автомашинами, повозками, брошенными вещами, кругом воронки, трупы, бродят кони, люди, а впереди Керченский пролив. Эвакуации не было, лишь время от времени подъезжали катера, которые раненых забирали. Переправу бомбили страшно. Какие-то командиры попытались организовать сопротивление и уже поставили оцепление на берегу, чтобы все оставались на линии обороны. Но у нашего начальника была бумага от командования армии, по которой нас пропустили к переправе. А плыть-то не на чем. Но радисты — народ смекалистый: мы сделали плот из автомобильной платформы, накачали покрышки, поставили нашу радиостанцию и поплыли.

Четыре часа плыли и наконец высадились на знаменитой косе Чушка. Это было 18 мая, а уже 20-го нам сообщили, что наши войска сброшены с полуострова. Тогда в Крыму много моих однокашников из школы связи погибло... Выключите, пожалуйста, диктофон...

Я послушно нажимаю на кнопку. Тамара Миновна замолкает, нервно перебирает лежащие на столе бумаги, потом, как бы извиняясь, говорит:

— Знаете, очень тяжело вспоминать войну, начинаешь все заново переживать... Потом нас посадили в эшелон и привезли в Сталинград, он еще тогда был мирный. Наш полк связи переформировали и ввели в состав 62-й армии, которой командовал генерал Чуйков. Вы, наверное, видели, в фильмах про оборону Сталинграда часто показывают разбитый снарядом фонтан с гипсовыми скульптурами пионеров. Так вот этот фонтан стоял перед Домом пионеров, где мы жили, и был еще целым. Потом немцы начали наступать в направлении Сталинграда, и нашу радиостанцию перебросили за Дон. Мы тогда стояли в хуторе Володинском при штабе армии. Шли очень сильные бои. Бомбежки почти не прекращались, но мы к ним как-то уже привыкли. И вдруг приказ: немедленно свертываться и прорываться по мосту на другую сторону Дона, так как немцы могут его захватить с часа на час. Мы быстро свернулись и тронулись в путь, но перед мостом у нашей автомашины, на которой была установлена радиостанция, вдруг заглох двигатель. Мужчины пытались его запустить, но ничего не получалось. В это время подъехал грузовик из нашего же полка связи, офицер спросил: "В чем дело?". Ну, рассказали, а он говорит: “Пусть мужчины демонтируют радиостанцию и переносят ее на машины, которые идут следом за нами, а девушку мы с собой возьмем”. Я пересела в кузов грузовика, и спустя какое-то время мы добрались до города Калача. А мои товарищи с радиостанцией так тогда и не появились. После войны меня разыскал один из них, тоже москвич, и рассказал, что буквально через десять минут после того, как мы уехали, нагрянули немецкие танки. Все бросились прятаться в пшеницу, но за танками шла пехота. Короче, весь расчет нашей радиостанции погиб, а его, раненого, взяли в плен... Я почему все это рассказываю, потому что каждый, кто остался жив во время войны, просто счастливец...

Ну а потом была битва за Сталинград. Страшный день 23 августа, когда город бомбили и превратили в руины... 19 ноября, когда нас собрали и прочитали приказ, что начинается контрнаступление и Сталинград охватывается в кольцо. Начало февраля, когда бои пошли на спад, и тот великий день, когда мы шли пешком через Волгу, — уже всюду ракеты, салюты, праздник, радость, а нам навстречу, как это в хрониках показывают, бесконечная колонна пленных немцев.

После Сталинградской битвы наша армия получила другой номер, стала называться 8-й гвардейской и двинулась на запад. В мае 1943 г., когда мы уже были на Украине, ко мне прибежал порученец из штаба полка и сказал: “Срочно собирайся, полетишь в Москву, там тебе будут вручать именную радиостанцию”. Я, конечно, обрадовалась, прежде всего потому, что с начала войны не видела маму.

На военном самолете меня привезли в родную столицу, там меня встретил офицер Генштаба. Мне разрешили забежать домой, а потом был прием в нашем Доме радио, где в торжественной обстановке мне вручили именную радиостанцию “Московский радиолюбитель”, купленную на средства учеников и преподавателей школы связи.

— А где вы закончили войну?

 Тамара Миновна Александриди

— В Берлине. 9 мая тех, кто был свободен от дежурства на радиостанции, посадили на грузовик и повезли в центр города, к Бранденбургским воротам, к рейхстагу. Он весь был разрушен. Солдаты на развалинах стен оставляли свои росписи, но я ничего не написала, постеснялась.

Потом были накрыты громадные столы и все отмечали День Победы. Небо перерезали трассирующие пули из автоматов, сверкали осветительные ракеты, играли гармошки, все радовались, смеялись. Читал свои стихи Константин Симонов, пела Лидия Русланова. Всех охватило удивительное чувство общего счастья.

И хлынул май, тот незабываемый май с короткими ночами, когда, привыкнув за четыре года войны к разрыву снарядов, вою фугасов, грому орудий, земля словно оглохла от спустившейся на нее тишины. И стали слышны соловьи, и звуки гармошки, и стук колес, увозивший солдат-победителей из Берлина. Война окончилась, и те, кто остались живы, возвращались домой, чтобы начать мирную жизнь — пахать землю, учить детей, строить дома, слушать лекции в институтских аудиториях.

— Вернувшись в Москву, я сразу же восстановилась в МЭИ на радиофакультет. Группа у нас была замечательная: 20 парней и 5 девушек — все фронтовики. Многие, как и я, воевали от звонка до звонка, многие имели ордена, медали и нашивки за ранения. Конечно, на первых курсах нам было тяжелее учиться, чем “свежим” десятиклассникам, кое-что из школьной программы подзабылось, поэтому приходилось изо всех сил наверстывать, чтобы не ударить в грязь лицом.

В начале 1950-го на нашем радиофакультете появился Исаак Семенович Брук, известный ученый-энергетик, член-корреспондент Академии наук. В ту пору он заведовал лабораторией электросистем Энергетического института АН СССР и работал над созданием цифровой вычислительной машины, а к нам пришел, чтобы подобрать себе толковых дипломников. Нужно сказать, что к инженерным талантам женщин Брук относился весьма скептически и, как правило, в свою команду их не брал. Поэтому я сильно удивилась, когда меня на преддипломную практику распределили в лабораторию энергосистем ЭНИНа. А потом очень сильно удивился Исаак Семенович, когда в начале сентября в его лаборатории появилась я — этакая птичка-невеличка с кудряшками на голове. Хмыкнул, но ничего не сказал и в качестве темы дипломного проекта предложил мне разработать запоминающее устройство на электронно-лучевых трубках. Позднее выяснилось, что, просматривая список лучших студентов-дипломников, он поставил галочку против фамилии Т. М. Александриди, участника Великой Отечественной войны, члена партии и капитана институтской сборной по волейболу, в полной уверенности, что это мужчина. Так благодаря моей греческой фамилии мне довелось участвовать в создании одного из первых в СССР компьютеров.

Лаборатория Брука помещалась в правом крыле дома № 18 по Большой Калужской улице, в подвале и представляла собой небольшую комнату размером около 15 квадратных метров. Комнату называли “рыбной”, потому что когда-то в ней до войны помещался склад рыбного магазина.

Когда я пришла туда, там уже работали выпускники нашего радиофака Коля Матюхин и Саша Залкинд, три техника — Юра Рогачев, Рене Шидловский и Лева Журкин; вместе со мной пришел Миша Карцев, он был на курс моложе. Тогда все они были молодые, веселые юноши, влюбленные в жизнь и в свою работу.

А сейчас, любезный читатель, давайте прервемся. Пусть Тамара Миновна, перебирает фотографии, на которых запечатлены прекрасные молодые лица ее товарищей по лаборатории Брука, а мы с вами совершим небольшое путешествие в историю, для того чтобы вспомнить о том, что наша ныне отсталая страна в послевоенные годы совершила гигантский рывок в области науки и техники и что первые электронно-вычислительные машины, называемые сейчас компьютерами, были созданы в СССР приблизительно в одно и то же время с американскими и по тем временам им ничуть не уступали, а надежностью и быстродействием подчас их превосходили. Также я хочу напомнить, что первый полет в космос совершил наш соотечественник Юрий Гагарин (о чем не знает подавляющее большинство нынешних первоклашек), и что Сергей Павлович Королев — это конструктор космических кораблей, а не отец поп-дивы Наташи Королевой, как написали в анкете десятиклассники одной из московских школ. Так вот. В конце сороковых годов в стране начались работы над созданием первых компьютеров: под Киевом, в местечке Феофании, академик Сергей Александрович Лебедев разрабатывал Малую электронно-счетную машину (МЭСМ-1), а в Москве в лаборатории энергосистем ЭНИНа ударными темпами шла сборка автоматической цифровой вычислительной машины М-1.

— Исаак Семенович Брук, замечательный ученый, необыкновенный умница и великолепный организатор, по-моему, поступил очень правильно, поручив разработку ЭВМ нам, молодым выпускникам и дипломником радиофакультета.

Тогда ведь никто еще ничего не знал о компьютерах, и до всего приходилось додумываться самим. Мы не представляли всей сложности работы и бесстрашно кинулись в неведомое, не сомневаясь, что сделаем машину...

Душой нашего молодого коллектива был Коля Матюхин — высокий, сухощавый, очень интеллигентный молодой человек. Он окончил МЭИ всего лишь на год раньше меня, но по существу выполнял обязанности научного руководителя и главного конструктора. Свой дипломный проект я начала делать именно под его руководством.

Каждое утро энергичный Исаак Семенович врывался в лабораторию, вихрем проносился между столами сотрудников, на ходу отдавая указания и делая удивительно точные замечания, и убегал по своим академическим делам, а дальше нами командовал Коля.

Я преклонялась перед его талантом, перед его интеллектом, удивлялась его способности поглощать научную информацию и усваивать ее с необыкновенной скоростью. Меня восхищало его крайне уважительное отношение к людям и умение их объединить и воодушевить. Короче, я отчаянно влюбилась в него, хотя скрывала это всеми силами души. Нужно сказать, что у нас был очень дружный, веселый, по-настоящему студенческий коллектив и мы много времени проводили вместе. Наша лаборатория находилась рядом с Нескучным садом, и в обеденный перерыв (по моей инициативе) мы натягивали между деревьями сетку и играли в волейбол. А в субботу вечером после работы (в те годы был только один выходной) мы садились в поезд и всей лабораторией отправлялись на наше излюбленное место в район Истринского водохранилища, там была такая красивая заводь с белыми лилиями. Мы приезжали, пели песни у костра, читали стихи, ночевали в палатках и возвращались прямо на работу, а зимой ходили по воскресеньям на лыжах. Работали мы тоже очень много с утра до позднего вечера. Коля, который жил в ту пору за городом, иногда даже оставался ночевать в лаборатории на диване, чтобы не тратить время на дорогу...

Сейчас, когда с той поры прошла целая жизнь, я думаю о том, что возникновению наших чувств с Николаем очень способствовала наша работа, ведь каждый из нас раскрывался в ней предельно...

Первый раз я поняла, что Коля мной заинтересовался, в самом конце 1950 года. Мы вместе ходили в столовую, и вот однажды он меня за обедом спросил: “Тамара, ты не хочешь вместе со мной и моими друзьями Новый год встретить?”. Я вспыхнула и ответила: “Почему же нет, конечно, с удовольствием...”. После этого мы начали встречаться, то есть изредка, когда находилось время, ходили вдвоем в кино, в театры или на концерты, а потом Коля перебрался ко мне в мою крохотную без окон комнатушку (4,8 кв. м) в коммунальной квартире на Пятницкой улице, которая досталась мне от бабушки. И мы были в ней очень счастливы...

Ну а работа шла своим чередом. К осени 1951 года машина была практически “на ходу”, и к нам в лабораторию приходили, чтобы произвести на ней пробные прогоны, такие “небожители”, как академики Сергей Львович Соболев и Аксель Иванович Берг. Несмотря на то, что и тот и другой были учеными с мировым именем, Героями Социалистического Труда, лауреатами Ленинской и Сталинской премий, держались они очень демократично и с удовольствием учились программированию у Коли. Сергей Львович Соболев рассказал о нашей машине академику И. В. Курчатову, и по инициативе “Бороды”, так все за глаза звали Игоря Васильевича, сотрудникам нашей лаборатории выдали премию Президиума Академии наук, чему мы были очень рады, так как все в плане житейском жили очень трудно.

15 декабря 1951 года директор ЭНИНа академик Г. М. Кржижановский подписал отчет нашей лаборатории о сдаче в эксплуатацию цифровой вычислительной машины М-1. Если судить по дате отчета, то наша М-1 была первой ЭВМ в стране.

На машину приезжали посмотреть президент АН СССР академик А. Н. Несмеянов и другие высокие гости. М-1 производила 15–20 операций в секунду и обладала памятью в 256 слов. Сейчас, конечно, такие характеристики кажутся смешными, если учесть, например, что компьютер, установленный сегодня в Российской Академии наук, производит триллион операций в секунду, а его память насчитывает 10 терабайтов (100 000 миллиардов байтов). Но, наверное, все дело во времени — тогда это был прорыв.
Официально мы с Колей поженились 18 июля 1952 года. Перед работой пошли в ЗАГС, расписались и побежали в лабораторию. У нас даже колец не было, но, наверное, это не так важно... В 1955 году, когда у нас родилась дочь Катя, Исаак Семенович выбил для нас комнату в доме около Курского вокзала. Очень хорошую комнату, большую, светлую с двумя окнами.

В 1976 год, когда Николай Яковлевич уже был членом-корреспондентом Академии наук СССР, лауреатом Государственной премии, создателем серии ЭВМ для противовоздушной обороны, мы купили вот эту трехкомнатную квартиру. Многие тогда этому удивлялись, ведь обратись только Матюхин по инстанциям, как академик и лауреат, ему бы обязательно “выбили” квартиру, но те, кто знал Колю близко, принимали это как должное: он был тем человеком, который никогда ничего не просил для себя.

Мы прожили вместе 32 счастливых года, воспитали двоих детей, я, защитив диссертацию, занималась научной и педагогической деятельностью... У нас была потрясающе интересная и наполненная жизнь, открытый для друзей дом, мы не пропускали новых книг и фильмов и оба очень любили спорт. Во время отпуска вместе с детьми совершали байдарочные походы, занимались альпинизмом, водными и горными лыжами. Кстати, Коля на горные лыжи встал уже в 40 лет и научился замечательно кататься...

В 1982 году Николаю Яковлевичу сделали очень тяжелую операцию, после нее он три месяца пролежал в реанимации. Я была с ним практически все время. Потом, это было в начале 1983 года, он пошел на поправку, обрел хорошую деловую форму, начал работать и даже летал в командировки по линии Академии наук. Так что, казалось, все наладилось. Но болезнь отступила только временно, и 4 марта 1984 года Коли не стало. Прожил он всего 57 лет. После его смерти я живу только работой, детьми и памятью о нем...

— Где-то в начале перестройки появилось омерзительное словечко “совок” — ярлык, который навесили на старшее поколение, не спешившее приобщаться к “общечеловеческим” ценностям. Подразумевалось, что “совок” глуп, жаден, раболепен и любит халяву. Цель введения сего неологизма, на мой взгляд, была простая: ошельмовать родителей в глазах детей. Прервать связь поколений... Как вы думаете, была ли она достигнута?

— Мне трудно сказать... Знаю только, что мои дети мною гордятся...

Помещена в музей с разрешения автора 26 мая 2020