Воспоминания об А. А. Дородницыне

А. Д. Смирнов

Академик Анатолий Алексеевич Дородницын известен как один из крупнейших деятелей науки международного масштаба в области аэромеханики. Всемирное признание получили труды Анатолия Алексеевича в области информатики. Он был одним из организаторов Международной федерации по обработке информации — ИФИП, первое заседание которой с его участием состоялось в Париже в 1959 г. Он был также первым представителем Советского Союза в этой организации и президентом ИФИП в 1970-1973 гг., он до конца своей жизни принимал самое активное участие в ее работе.

Судьба А. А. Дородницына с самого начала складывалась несколько нестандартно. Он закончил Нефтяной институт, работал в Средней Азии на сейсмической разведке нефти, на расшифровке разведочных сейсмограмм. Потом, увлекшись математикой, занимался численными методами решения гидродинамических задач. Чтобы утвердить себя профессиональным вычислителем, он поступил в Институт им. Штейнберга в Ленинграде, затем — в аспирантуру к Кочину, защитил докторскую диссертацию.

Сам Дородницын, будучи одновременно выдающимся механиком-аэродинамиком и математиком, придавал большое значение разработке и применению численных методов решения задач математической физики и считал, что в технических вузах математическая подготовка студентов была слабой. Как инженер-нефтяник он, на его взгляд, получил недостаточные знания и навыки в области численных методов, поэтому, став профессором МАИ, он собрал наиболее способных студентов-старшекурсников и читал им расширенные курсы по математике. Это происходило не только в институте, но и у него дома. Таким образом, вокруг него образовался коллектив, который можно назвать школой Дородницына.

Своих учеников и сотрудников Анатолий Алексеевич приучал к самостоятельному творчеству и доведению любой работы до конца. В качестве примеров он давал им достаточно сложные задания и вел подготовку таким образом, чтобы все задания заканчивались практическим результатом.

Характерная особенность — давая задания, Анатолий Алексеевич не формулировал четко проблему, а как бы задавал вопрос — не задумывался ли студент над таким-то методом решения. Если при повторном обращении к этой теме ученик предлагал свой метод решения или высказывал свои идеи, Анатолий Алексеевич, обсуждая их, никогда не навязывал свои мысли. Когда же студент находил что-то определенно новое, отличное от мнения учителя, тот обычно говорил: «Что ж, можно и так». Это была высокая похвала и признание того, что ученик на правильном пути, сугубо самостоятельном.

Когда дело доходило до получения результатов решения, достойных, на его взгляд, публикации, то ученик писал статью, указывая свою фамилию под ней и фамилию Дородницына. Анатолий Алексеевич жирно вычеркивал себя и спрашивал: «А я-то здесь причем? Это была ваша идея и ваша работа».

«Нерешенных, хотя и сформулированных задач, пруд пруди», — говорил он. — «В каждой работе должно быть законченное решение, тогда она представляет интерес».

В 40-е и 50-е годы в области моделирования много работал профессор Лев Израилевич Гутенмахер. Его особенность была в том, что он умел патентовать незаконченные решения. Патентов у него было очень много. Когда кто-нибудь это исследование доводил до конца, Гутенмахер предъявлял свои права и говорил, что оно им уже запатентовано. Это отпугивало молодежь от совместной работы с ним. Научной школы он не создал.

В 50-м году Дородницын организовал в ЦАГИ сектор по ракетно-космической тематике и стал заместителем начальника ЦАГИ. В этот период он много сотрудничал с С. П. Королевым в области расчетов динамики мощных ракет-носителей. Всю жизнь в его кабинете над столом висели только два портрета: Кочина и Королева.

В 1951 г. он был выдвинут в члены-корреспонденты АН СССР. Когда при голосовании остались только две кандидатуры — Дородницына и отстававшей по количеству голосов от него вдовы Кочина, Анатолий Алексеевич неожиданно для всех снял свою кандидатуру в пользу Кочиной. Этим он проявил себя верным и благодарным учеником Кочина и истинным джентльменом, принципиальным сторонником привлечения женщин к руководящей работе в научной сфере.

На очередных выборах в 1953 г. мест членкоров по гидродинамике предусмотрено не было, а было только место академика по метеорологии. Анатолий Алексеевич — многосторонний ученый, и его работы по обтеканию вершин и гряды гор с учетом сжимаемости воздуха были вне конкуренции. Поэтому его выдвинули и избрали подавляющим числом голосов сразу на звание академика, минуя членкора.

Через два года вышло постановление, запрещающее занимать две руководящие должности. Дородницын был поставлен перед выбором: остаться руководящим работником в ЦАГИ либо стать начальником ВЦ АН. Он выбрал для себя работу организатора и директора вычислительного центра АН СССР, а в ЦАГИ остался научным консультантом отделения № 8, которым руководил его ученик В. В. Сычев. Но на самом деле его научное влияние и научные труды по аэродинамике продолжали подпитывать на весь ЦАГИ и авиационную науку в целом. У Анатолия Алексеевича в начале 50-х годов образовалась своя школа молодых ученых. К сожалению, в связи с известным постановлением он не смог вести в двух местах руководящую работу, поэтому и ученики его распались по двум направлениям в ЦАГИ (Сычев В. В., Шурыгин В. М., Коган М. Н. и др.) и ВЦ АН (Чушкин П. И., Шмыглевский Ю. Д., Белоцерковский О. М. и др.).

Дородницын был не просто хорошим, а блестящим лектором — проповедником своих разработок. Поэтому курс лекций, читаемый им, бывал оригинален и, как правило, не имел прямых аналогов. Готовился он к лекциям очень тщательно, но никогда не пользовался конспектами. Лекцию сопровождал прекрасно выполненными на доске чертежами и выписанными формулами. Потом, оборачиваясь к аудитории, закрывал глаза и продолжал читать примечания и расширения лекции. Мы в шутку интересовались: «может, вам неприятно смотреть на наши непонимающие глаза или на то, что мы не конспектируем какие-то важные вещи?».

Теорию комплексного переменного он, например, читал, придерживаясь методов Веерштрассе, но дополнял их геометрическими построениями, взятыми у Куранта.

К сожалению, я слушал эти лекции, уже будучи кандидатом наук, мне не надо было сдавать экзаменов, поэтому конспект у меня оказался неполным. Жалко, что этот курс лекций Дородницын не опубликовал в виде учебника. Его бывшие ученики предлагали свои записки для подготовки рукописи, но он отвечал, что времени уже не осталось писать учебник.

Анатолий Алексеевич одним из первых понял важность изобретения и применения ЭВМ. К сожалению, в терминологии по информатике сделан упор на две составляющие ее части: 1) собственно машина и электроника и 2) языковое и программное обеспечение (hardware и software).

Дородницын постоянно пропагандировал третью важнейшую, на его взгляд, составляющую — постановку задачи и алгоритм решения, объединив их под общим названием brainware. Фактически все свои работы он вел в первой части, передавая их для окончательной реализации во вторую и третью части информатики, не забывая при этом о правилах ведения работы в целом от начала до конечного результата. В этом отношении он был последователем академика А. Н. Крылова. Кстати, Дородницын был одним из первых, кто вполне заслуженно получил медаль и премию Крылова.

Анатолий Алексеевич был весьма разносторонней личностью, его интересовали и музыка, включая духовную, и история, литература, изобразительное искусство и др., — области казалось бы, трудно совместимые. Он был интернационалистом и с уважением относился к культурным ценностям людей всех национальностей.

Часто бывая за рубежом, он всегда использовал эти возможности для ознакомления с культурным наследием посещаемой им страны.

Он очень любил природу и много путешествовал по разным странам с различными условиями (степи, джунгли и т. п.), изучая при этом экологические проблемы, точнее, стремился к расширению применения математических методов и языков для обработки «описательных» наук, в частности наряду с организацией ИФИП в последние годы своей жизни он интенсивно работал в организации SCOPE.

Иногда своим увлечением он заражал и всех окружающих. Например, он решил усовершенствовать систему классификации моллюсков методами распознавания образов и стал для этого собирать коллекцию раковин, которую пополнял не только в результате покупок и собирая во время поездок, но много образцов ему привозили все, знающие об этой задумке, друзья. На новую классификацию сил и времени не хватило, но уникальная коллекция создана была.

Помню, как во время командировки в Атлантик-Сити на конгресс АФИПС он обнаружил в заливе очень крупные экземпляры раковин «муншел» (лунных) и собрал довольно много экземпляров. Беда заключалась в том, что вытащить моллюсков из них было трудно, в извилинах оставались маленькие кусочки, которые быстро загнивали и ужасно пахли, из-за чего уборщица в отеле отказывалась убирать его комнату. Приходилось за чаевые, близкие к стоимости самой раковины, ее уговаривать. По моему совету Анатолий Алексеевич стал заливать пустые раковины стеарином, что почти решало проблему.

Задача новой классификации оказалась слишком трудоемкой, но сбор раковин перерос в увлечение коллекционированием кораллов, минералов, монет (нумизматикой в сочетании с историей).

Иногда в дискуссии он искусственно обострял свои суждения, не имея времени их оформить и объяснить. Так, Дородницын шокировал многих своим категорическим высказыванием о том, что Пушкин — это «позор русского народа». По его мнению, самым великим поэтом в мире был Шевченко, а намного впереди Пушкина — Мицкевич. Меня такая категоричность в оценке Пушкина удивляла. Он же как-то объяснил мне, что такие популярные люди, как Пушкин, Маркс, Ленин служат кормильцами для бездарей, которые сами ничего создать не могут, а существуют за счет того, что находят иногда незначительные мелочи в творчестве известных деятелей и образуют целые сообщества так называемых — пушкинистов, марксистов и т. п., кормящихся вокруг великих людей. Интересно то, что эти вопросы занимали и Моисеева — ученика Дородницына. Он обнаружил, что Дородницын и Пушкин принадлежали к старым дворянским родам. Их предки не ладили. Пушкины были чуть ближе к власти, чем Дородницыны. На этой почве часто вспыхивали между ними ссоры. Я напрямик спросил Анатолия Алексеевича: «Прав ли был Моисеев?». На что тот ответил: «Можно и так трактовать этот вопрос». Выражение «можно и так» было любимым у него. Помимо Пушкина, он не любил и Петра I за разрушения, как он считал, удачных и демократических решений боярской системы управления государством.

Известно особое отношение Дородницына к пресмыкающимся. Он любил змей, выступал в их защиту, доказывал их необходимость и полезность в живой природе. Помню, как однажды, обнаружив гадюку на месте нашего временного бивака и боясь, как бы она не укусила его дочь Оксану, я убил змею.

Когда Анатолий Алексеевич узнал об этом, то я получил от него, пожалуй, самую сильную нотацию, перешедшую, к счастью, в лекцию. Так как у меня не было скверного отношения к змеям, то я воспринял его аргументы в их защиту положительно и стал часто обмениваться с ним информацией по этому вопросу.

Встречаясь до знакомства с ним со змеями, я их не боялся как существ неагрессивных по отношению к человеку, всегда сигнализирующих о своем неудовольствии, если оно было перед возможными защитными действиями.

Боялся я только одной змеи — гюрзы, которая, как знал о ней, могла укусить человека, если он располагался близко от ее гнезда.

Однажды на Тянь-Шане в Сусамирской долине я неоднократно встречал у ручья гревшуюся на солнце красивую пеструю змейку с треугольной головкой, показывающей ее принадлежность к отряду гадюк. Я ее сфотографировал крупным планом и показал фотографию Дородницыну.

«Это же молодая гюрза, еще пестрая и красивая, которая доказала вам свою неагрессивность, — сказал он.- У меня дома живет такая же в аквариуме, я ее кормлю белыми мышами и докажу вам, что она меня узнает и позволяет себя гладить по голове». Что и было в скором времени продемонстрировано. Эту змею подарил ему президент Узбекской Академии наук Василий Кабулоевич Кабулов.

Я сказал Кабулову при встрече, что такой подарок является опасным для даримого. Кабулов признался, что слишком ценит и любит Дородницына, поэтому, чтобы не подвергать его опасности, подарил ему не гюрзу, а очень похожего на нее по расцветке степного удавчика, только просил не проговориться Дородницыну, что это не смертельно опасная змея. Через год, когда змея подросла, Анатолий Алексеевич во время своей командировки в Среднюю Азию выпустил ее.

Дородницын верил в лекарственные свойства китайских и среднеазиатских змеиных настоек и сам ими пользовался.

Как-то я пришел к нему в гости. Анатолий Алексеевич сожалел, что нечего предложить выпить. Но если я не буду смотреть на то, что он даст, он угостит кое-чем. Выпили, закусили. Выпивка была крепкая, с характерным мясным привкусом. Мне было интересно узнать, что мы пили. Дородницын, убедившись, что я не брезглив, показал мне вьетнамскую бутылку с настойкой из двух небольших змей.

Еще одна история. Один раз в Узбекистане нам пришлось отправиться в горы вечером. Каждый из нас был удивлен почти профессиональной любви к лошадям и верховой езде, друг у друга.

У меня был на фронте комбат — бывший кавалерист, считавший, что любой офицер должен владеть навыками верховой езды. Анатолию Алексеевичу в период его работы в Средней Азии на сейсморазведке сутками приходилось проводить время в седле. Он был замечательным наездником.

Я был несколько поражен хорошей спортивной формой Анатолия Алексеевича, так как он отрицательно относился ко всем видам спорта и всегда в разговорах это подчеркивал. Впрочем, сам он неплохо плавал, ходил по горам и, когда мы вместе бывали на природе, никогда не делал замечания по поводу моих двухкилометровых пробежек и отжиманий на утренних зарядках.

Однажды я сказал ему о его приличной спортивной форме. Анатолий Алексеевич ответил, что он может подтягиваться десять раз на руках для того, чтобы ловко лазить по деревьям за птичьими яйцами, которые он коллекционировал.

Шахматы Дородницын не любил. Когда после обеда заходил в комнаты сотрудников и видел, что они продолжают шахматные баталии, сердился и делал замечание: «Уж лучше бы вы в карты играли!». Он считал, что при игре в шахматы задействованы те же клетки мозга, что и у математика при его работе. Их нельзя утомлять. А карты не требуют таких усилий и являются отдыхом.

В те времена в ЦАГИ строго следили за дисциплиной. За опаздывания более чем на двадцать минут увольняли. Но после работы часто приходилось задерживаться часами над решением срочных проблемных задач. По улице Жуковского в доме № 1 существовала гостиница для старших научных сотрудников, где они могли переночевать, так как многие жили в Москве. Ужинали там вскладчину, а в свободное до сна время играли в преферанс. Правила были такими: проигравшие обеспечивали ужин на следующий день. Чтобы игра шла быстрее, играли со «скачками». Анатолий Алексеевич был одним из самых азартных игроков.

Дородницын немало поездил по миру. В отличие от многих наших ученых того времени, он вел себя с иностранцами очень непринужденно, любил рассказывать новые анекдоты, преимущественно из области «армянского радио». В то же время он очень щепетильно относился к нашим героическим персонам и резко обрывал рассказывающего анекдоты, например про Василия Ивановича.

Статья опубликована 01.04.2003 г.